01. 02. 13 — Как говорить с тобой, как производить первое (второе) впечатление, если даже если я понравлюсь тебе - я все равно тебе не понравлюсь, как бы глупо это не звучало. (так и получилось, кстати)
02. 02. 13 — Нашла фотографии той метели, которая мешала нам идти и говорить. Я впервые в жизни увидела метель. Снег летел нам за шиворот, в радиусе двух метров город превращался в белые пятна. Кажется, мы уже вместе. Бррр.
17. 08. 13 — Пообещала, что пока не объявят регистрацию, буду обнимать тебя каждые пять минут. Но все равно получается чаще. И с каждым разом все больнее и больнее. Такое чувство, будто оторвали много кусков кожи по всему телу. И ладони холодные. И темно. Но сейчас я даже могу назвать себя счастливой, потому что нам осталось еще целых полчаса. А потом рано утром во вторник. Во вторник после следующего вторника. Побегу к тебе и приготовлю тебе завтрак.
17. 12. 13 — Кто-то в этой комнате серьезно заболел, и этот кто-то — я, конечно. Думаю, как мне себя вести и сколько мне придется выпить, чтобы спокойно переносить твое (уже другое) присутствие рядом. Относительно рядом. Относительно присутствие.
Грибы муэр вкусные и хрустят. Если заплакать с эпистаксисом, то из глаз тоже пойдет кровь. Эй, это только я плачу кровавыми слезами или it's what love supposed to be?
После порчи пяти пленок полностью, я все-таки смогла проявить цветную. И какая разница, что пять кадров всего. И какая разница, что я обожглась, превратила ванную в ад, научилась объективно определять температуру воды локтем (это хорошо, но нигде не пригодится), сказала слово «блять» более двухсот раз и потратила на все это ох много денег. Половина баночек уже потерялась. Самое странное то, что черно-белую я даже и не думаю проявлять. Слайды у меня тоже есть теперь, но я их никому-никому не покажу.
Слайды взяли проявлять на целых пять дней. Проявят — а там ты. Улыбаешься, хмуришься, грустишь, отворачиваешься, взъерошиваешь волосы, смеешься, чихаешь.
Вот так живешь и не знаешь, Захаров ты или Сахаров.
Хипстерская выставка, тизеры для прессы, «если хотите, приносите даже больше пяти работ, потому что вы крутая» и вообще, странно все очень. Ну будут они снимать этот тизер. Ну будут мои фотографии там. И что. Мой единственный теплый свитер с муравьем я надела уже на столько встреч и мероприятий, что совсем стыдно как-то. И фотографии выбираю только самые старые и любимые, что тоже стыдно. А ведь там люди будут ходить. А ведь это центр города.
Раздражаюсь. Раздражаюсь страшно. Сплю до четырех вечера, пинаюсь во сне. Избиваю вилкой белки для бисквита и по клавишам тоже стучу. Крахт перенаправляет меня на профессора Йопа и предлагает с ним встретиться. О, да, я же как раз завтра вечером в Германию собираюсь. Уже адрес пишу. Ох-ох. Единственный, кто хоть как-то может мне помочь, не отвечает несколько дней и работает и веселится и хорошо ему без меня живется. Только мне без него совсем плохо. Но этого никто знать не должен. Совсем никто.
Оказывается, если зайти в первый попавшийся дневник здесь, можно почти со стопроцентной вероятностью найти там записи твоего голоса. Странный ты человек, повсюду ты есть. Только у меня нет.
С тем набором языков, которые ждут меня в Геттингене, я смогу стать прекрасным дипломатом где-нибудь в Константинополе или Древнем Риме. С тем набором экономики и математики, который ждет меня за год до этого в Ганновере, я окончательно забуду все, что знаю об искусстве, лингвистике или грузинской кухне.
За пару недель до меня и через пару недель после меня.
Вельвия лежит в холодильнике, проявлять ее я не хочу. Целую ночь двигала кровать весом в, похоже, несколько центнеров. Стало спокойнее. Голос в голове уже не крутится, читается все безлико, но очень тяжело. Мне еще долго так. Мне навсегда так. Хочется бежать, тратить энергию и забивать голову. Но получается плохо. Точнее совсем не получается. Помню, как вчера толстая китаянка, сидящая возле нас, писала какие-то китайские смс-ки и ела острые куриные стрипсы. По запаху было слышно, что они острые. Я была за два сиденья от нее, но потом странная русская компания, летящая в Лондон, попросила нас подвинуться к стрипсам. Я была окружена соблазнами со всех возможных сторон.
Я слишком сильно заболела. Здоровый человек не будет надеяться на абсурдные вещи, здоровый человек не может чувствовать другого незнакомого человека на расстоянии тысяч километров. Я не одержима, просто очень влюблена.
Я считаю, сколько раз я слышала стук твоего сердца, вспоминаю о том, что я случайно прикасалась и к твоей шее, и к твоим щекам. К волосам, коленям и твоей фланелевой рубашке. Сейчас я вспомнила, что все-таки я даже держала тебя за обе руки.
Сегодня вечером тебя уже не будет здесь. Я не смогу услышать твой голос, не буду видеть, как ты хмуришь брови и не смогу с уверенностью сказать, что ты не гусь. «— Ты гусь? — Гагага. — Точно гусь? — Гагага. — Хочешь есть? — Гагага. — Ох ты тупой. — Гагага.»
— Я временами буду тебя обнимать или бодаться. Не обращай внимания. — Хорошо, не буду.
Давайте я расскажу вам кое-что про английские версии сайтов немецких университетов: это такие дивные версии сайта, где изменения заключаются только в замене suche на search, а весь остальной сайт продолжает быть немецким. Ох.
We talked about something. We were staring at each other. And then I asked if you can promise me not to be miserable anymore. You said you won't be miserable or unhappy as long as I love you that much. And you smiled. And we hugged. And in the end I woke up and saw you sleeping here and remembered that you won't even speak to me for more than five seconds. Because you don't care.