ви добрі пани, пануйте над нами й далі
Привет, дневничог.
Я вернулась из рая. В раю овальные окна, зажигают плиту чем-угодно-но-не-спичками, едят из прозрачных тарелок, лечат грипп сном на открытом балконе; в раю даже у холодной стены тепло и уютно. В раю котов столько же, сколько и людей. Деревья белые, небо густое, воды в кране нет иногда, с первого сентября закрывают притоны для хипстеров на главных улицах. Рай противоречив. Из него то ли хочется кое-кого забрать, то ли хочется остаться там. Рай холодный и жаркий, виноград там дешевый и дорогой. Пастила там недостаточно вкусная. Хотя нет, пастила не бывает вкусной.
«Я запуталась в твоей бороде, я не могу уехать отсюда» — вот что я кричала на всю улицу. На всю длинную-предлинную, широкую-обширную, разнообразную и затемненную улицу. Наш последний вечер был испорчен противным высоким евреем, который плел что-то про фриланс, «креветки невкусные» и «айос». А возможно наш последний вечер был испорчен теми пидорами, которые не додумались полететь на орлах. Тот неловкий момент, когда некогда знакомые и неотъемлемые от твоей современности вещи становятся обладателями титула «вот умели же когда-то кино снимать».
Две панические атаки. Семь слов, сказанных повышенным тоном. Один удар ногой в чей-то автомобиль, одна брошенная на пол ложечка для абсента, одна разорванная рубашка. Дети нынче такие.
— Ты мой рюкзак, а я твоя карта. Я твой жулик, а ты мой башмачок. Нет, ты мой башмачок, а я твоя Даша. Нет, мы башмачки. Ты — правый, я — левый. Ты — ультраправый, а я.... лево... ....бережный!
Встал у меня поперек горла. Вдоль горла, поперек горла, возле горла, над горлом, под ложечкой, бу бу бу.
Лето закончилось. А это значит, что скоро начнется снова. Совсем скоро. И мы будем вместе. Еще раньше, чем лето начнется, и форэвэр энд эвэр энд мэй зэ форс би виз ю энд ю.
Я вернулась из рая. В раю овальные окна, зажигают плиту чем-угодно-но-не-спичками, едят из прозрачных тарелок, лечат грипп сном на открытом балконе; в раю даже у холодной стены тепло и уютно. В раю котов столько же, сколько и людей. Деревья белые, небо густое, воды в кране нет иногда, с первого сентября закрывают притоны для хипстеров на главных улицах. Рай противоречив. Из него то ли хочется кое-кого забрать, то ли хочется остаться там. Рай холодный и жаркий, виноград там дешевый и дорогой. Пастила там недостаточно вкусная. Хотя нет, пастила не бывает вкусной.
«Я запуталась в твоей бороде, я не могу уехать отсюда» — вот что я кричала на всю улицу. На всю длинную-предлинную, широкую-обширную, разнообразную и затемненную улицу. Наш последний вечер был испорчен противным высоким евреем, который плел что-то про фриланс, «креветки невкусные» и «айос». А возможно наш последний вечер был испорчен теми пидорами, которые не додумались полететь на орлах. Тот неловкий момент, когда некогда знакомые и неотъемлемые от твоей современности вещи становятся обладателями титула «вот умели же когда-то кино снимать».
Две панические атаки. Семь слов, сказанных повышенным тоном. Один удар ногой в чей-то автомобиль, одна брошенная на пол ложечка для абсента, одна разорванная рубашка. Дети нынче такие.
— Ты мой рюкзак, а я твоя карта. Я твой жулик, а ты мой башмачок. Нет, ты мой башмачок, а я твоя Даша. Нет, мы башмачки. Ты — правый, я — левый. Ты — ультраправый, а я.... лево... ....бережный!
Встал у меня поперек горла. Вдоль горла, поперек горла, возле горла, над горлом, под ложечкой, бу бу бу.
Лето закончилось. А это значит, что скоро начнется снова. Совсем скоро. И мы будем вместе. Еще раньше, чем лето начнется, и форэвэр энд эвэр энд мэй зэ форс би виз ю энд ю.